У одного мудрого китайца спросили,
что более жизнеспособно: твёрдое или мягкое?
«Мягкое», – ответил он и в доказательство
сослался на свой рот: «Смотри, зубов уже
давно нет, а язык всё ещё болтается».
Старинный фольклор
Старость, что ли, подступает? –
поседела голова,
зубы челюсть покидают,
словно дерево листва.
Были все в одной упряжке,
так сказать – и вот те раз:
брешь в стене! Теперь лишь кашки
кушать мне, коль нету вас.
Тот – с преградою столкнулся,
этот – вдруг служить устал…
Вот ещё один качнулся,
оступился и упал.
Мой отряд бойцов редеет –
прежде крепких, не таких…
Улыбнёшься – дёсны рдеют,
и язык промежду них.
Дробь никто не выбивает,
скрежет постепенно стих.
Зуб на зуб не попадает,
потому что нету их.
Я не щёлкаю зубами,
не скриплю и не стучу.
А чему же я с годами
свои дёсны обучу? –
Зубы Морзе знали чётко,
небольшой репертуар…
И морзянка, и чечётка –
жаль, не жаль – оревуар!*
Зубы мне уже не стиснуть,
и не сжать, и не сцепить,
зубочистку в щель не втиснуть –
хоть на память сохранить.
Не кусаю больше губы
от волнений и обид.
И никто уже мне зубы
сроду не заговорит.
У меня свобода слова –
что хочу, то и скажу:
языка как такового
за зубами не держу.
Да и как не изъясняться,
как же тут не говорить,
если свой язык мне, братцы,
больше нечем прикусить?
Но не то, чтоб без умолку
речи вёл я на виду.
Даже временно на полку
зубы больше не кладу.
Как могу, так пробиваюсь,
как умею, так держусь,
зуботычин не пугаюсь,
кариеса не боюсь.
Нет, живое не угасло
окончательно в душе.
Ну, а что в зубах навязло –
с тем расстался я уже.
Проходя опять же мимо
продовольственных щедрот,
чуть вздохну: что оку зримо,
всё равно ведь зуб неймёт.
Потому-то однобоко
возместить, хоть и не скуп,
око я могу за око,
но никак не зуб за зуб.
Это раньше, чтоб не скиснуть,
мог я зубы показать.
А теперь – ни толком свистнуть,
ни разборчиво сказать.
Я, ребята, не в расцвете,
и, хочу ли, не хочу,
ни на что на этом свете
зубы больше не точу.
Может сила рук случиться
не такой, чтоб не отдать –
нечем будет мне вцепиться,
мёртвой хваткой удержать.
Мало я на что гожуся,
хоть стать в строй всегда готов!
Если и вооружуся,
то уже не до зубов.
Пусть мои привычки грубы,
только нет уже одной:
лихо цвиркать через зубы
набегающей слюной.
Я любил ловушки ставить,
каламбурить и острить,
тут же – ни позубоскалить,
ни по-свойски подкусить.
(Кто-то думает: «Отлично! –
можно будет палец в рот
класть ему». Как неэтично,
негигиенично, вот!
Но никто не угрожает
зубы мне пересчитать,
потому что понимает:
глупо этим угрожать).
Песню, иль стишок исполню –
пропущу одну из строк.
Если что-то я и помню,
то уже не назубок.
(В школе же – не вру нисколько –
я учился – будь здоров!
Так зубрил, что тексты только
отлетали от зубов!).
Спорю ли, клянусь азартно,
ставя на кон честь свою, –
не могу, как ни досадно,
я воскликнуть: «Зуб даю!».
И монету – не того ведь, –
не попробовать на зуб,
чтобы качество одобрить,
иль, напротив, дать отлуп.
Так при всём моём желаньи,
сообщу прискорбно вам,
ныне прежние деянья
мне уже не по зубам.
Было: до седьмого пота
я вершины штурмовал.
И на чём-то, обо что-то
я все зубы обломал.
Грыз я и гранит науки,
грыз и в косточках гранат…
Не могу я слушать, други,
как сквозь зубы говорят.
И, хотя питаюсь мало,
был бы рад, хлебая суп,
если б что-нибудь попало
мне хоть на один бы зуб!
А младенцу, приносили
мне подарки на зубок.
И бывало, что просили:
«Чок-чок – зубы на крючок!».
Грустно тюбик с пастой пенной
в ванной трогаю порой.
Был я раньше полноценный,
а теперь – ни в зуб ногой.
Лишь одно мне душу греет:
нету в челюстях нытья.
Если кто-то зуб имеет
на кого-то, то не я.
*До свидания (франц.)
