Запоздала ты, песня моя,
И к закату, и к утренним зорям, -
И теперь вот живу я, моля,
Чтоб ушла от меня ты, не споря.
Я молю и ночами, и днём,
Рву бумагу и перья ломаю,
И бросаю в огонь. Но и в нём
Ты горишь, только мне лишь внимая.
Леонид Бойков
Я теперь лишь сижу – не лежу,
И, фактически, не отдыхаю,
Потому что пишу и пишу;
Написав, рву и в пламя бросаю
То, что сутки писал напролёт,
И меня снова к творчеству тянет.
Коли поздняя песня придёт,
То она – просто так – не отстанет.
Что ты бродишь в уме и в груди,
И ночами, и днями изводишь?
Я прошу, я молю: уходи!
Только ты всё никак не уходишь.
Рву бумагу и волосы я,
Перья, пальцы и мебель ломаю;
Чтобы больше не слышать тебя,
Крепко уши свои затыкаю.
И порою в бессильной тоске,
Чтоб рука бы к перу не тянулась,
Бью себя я по этой руке:
«Что ты, что ты! ведь это - не юность!».
Только хочется снова писать!
И нести на себе эту ношу!
И опять, что написано, рвать!
Напишу вот об этом, и – брошу!
Иль под стол, или в тот же огонь –
Я ещё не придумал, не знаю.
А пока умоляю: не тронь!
И пишу, и опять умоляю.
И однажды, почти в забытьи,
Я случайно в издательство наше
Отослал эти строки свои.
А оно – напечатало даже.
