Елене Анатольевне Щербаковой
Царица в плену у дракона, –
красива, печальна, бледна.
На тушу его утомлённо,
безрадостно смотрит она.
Свернулся он, жёлтый и твёрдый,
в один бронированный ком.
Убрал между лап, спрятал морды,
закрылся пятнистым хвостом.
Все дни сторожит он царицу, –
бесформенный, злой и тупой.
Как витязю с ним не сразиться?! –
Я вызвал дракона на бой.
Мы вышли с ним в белое поле
при свете осеннего дня.
Он вверх взмыл, почувствовав волю,
но меч был в руке у меня.
Я тут же ударами встретил
того,
кто схватился со мной.
И день, прежде ясен и светел,
за тучей исчез пылевой.
Она всё собою затмила,
не знал я, куда и смотреть.
Но битва врага утомила, -
дракон стал заметно слабеть.
Казалось, что с каждым ударом
уходит часть жизни его.
Увы – был он всё-таки старым
и сделать не мог ничего.
Но я с ним всё так же сражался:
чудовищу верить нельзя!
И меч мой три раза ломался,
и бился обломками я.
Рычал звероящер, что выгнан
он был из убежища мной,
что тающий снег весь усыпан
отбитой с него чешуёй.
И вот он – повержен, распластан…
Паденья его на земле
недолго был след отпечатан,
как пальца узор на стекле.
Стоял я, дышал чуть устало:
нечасты такие бои.
И пыль, будто плащ, покрывала
сплошные доспехи мои.
Но надо идти – там царица
осталась одна взаперти.
Она ожиданьем томится,
волнением…
Надо идти.
По скалам – стремительно, туру
подобный, напрягши свой торс,
пятнистую толстую шкуру
я в Жёлтый дворец ей принёс.
И груз обволакивал плечи,
когда из сквозной полутьмы
царица мне вышла навстречу,
и взглядами встретились мы.
Смотрела, равна Нефертити,
и ласка струилась из глаз.
Тут ношу я сбросил.
Возьмите,
я выхлопал Вам Ваш палас.
А если он вновь превратится
в дракона –в пыли будет весь, –
Вам только ко мне обратиться –
и я у порога, я здесь!
